У меня не было сил смотреть на утюг, поэтому я взглянул ему в глаза. В его темных зрачках я увидел невероятную гамму чувств, что повергло меня в ужас: в них застыл и гнев, и страх, и ненависть, и ярость, и – да-да! – любовь, точнее – какая-то извращенная форма любви.

И тот, к кому я устремлял все свои помыслы, к кому льнул, на кого молился, тот, кто был моим отцом, задрал мне рубашку и прижал к животу горячий утюг.

Энджи как-то сказала:

– Может быть, это и есть любовь – считать раны, пока кто-нибудь не скажет: «Хватит»?

Может, так оно и есть.

Сидя в кресле, я закрыл глаза, хоть и знал, что, пока адреналин носится по венам со скоростью гоночного автомобиля, заснуть не получится. Через час меня разбудил телефон.

Я успел лишь сказать: «Слушаю...», как на другом конце провода раздался взволнованный голос Энджи:

– Патрик, немедленно приезжай! Ради всего святого.

Я потянулся за пистолетом:

– Что стряслось?

– Я, кажется, развожусь.

Глава 28

Когда я добрался до Энджи, у ворот ее дома уже стояла патрульная машина, развернутая боком. Рядом с ней – «Камаро» Дэвина. Сам Дэвин стоял на крыльце рядом с Оскаром и беседовал с молоденьким полицейским. «Что-то в последнее время слишком уж много полицейских кажутся мне молоденькими», подумал я, поднимаясь по ступенькам.

У перил валялась бесформенная туша. На нее они и смотрели, а молоденький полицейский совал ей под нос флакончик с нашатырным спиртом, пытаясь привести в чувство. Это был Фил, и в первый момент я решил, что Энджи убила его.

Дэвин посмотрел на меня, сдвинул фуражку на затылок, и улыбка, широкая, как канзасские прерии, озарила его лицо.

– Приехали мы, потому что по нашей просьбе всю информацию, касающуюся вас обоих, переадресовывают нам. – Он посмотрел на Фила, на его лицо, превращенное в сплошной кровоподтек, потом перевел взгляд на меня: – Везет нам сегодня, что скажешь?

Энджи была босиком, в белой майке и выгоревших синих шортах. Нижняя губа была разбита, а щеки перемазаны тушью для ресниц. Волосы падали на глаза. Увидев меня, она бросилась ко мне. Я обнял ее, и она зубами впилась мне в плечо. Она тихо плакала.

– Ну, что ты натворила? – сказал я, стараясь скрыть радостное удивление, в чем, вероятно, не преуспел.

Она покачала головой и ничего не сказала, решив воспользоваться своим правом на молчание.

Дэвин нагнулся к Оскару. Такими радостными я видел их лишь однажды, когда они перестали платить алименты – оба одновременно.

– Хочешь знать, что она натворила? – спросил Дэвин.

– Заставила его просить прощения, – сказал Оскар.

Хихикая, Дэвин полез в карман, достал пистолет системы «тазер» и повертел им у меня перед носом:

– Вот что она натворила.

– Причем дважды, – с ликованием в голосе подхватил Оскар.

– Дважды, – повторил Дэвин. – Ему еще чертовски повезло, ведь так и до инфаркта можно довести человека.

– А затем, – продолжал Оскар, – она нанесла ему побои.

– Как с цепи сорвалась! – сказал Дэвин. – Била его и по голове, и по ребрам. Всю душу из него выбила. Да что говорить – сам взгляни.

Никогда я не видел Дэвина столь возбужденным.

Я взглянул. Фил понемногу приходил в себя, но вместе с сознанием возвращалась и боль, и вряд ли он обрадовался, поняв, что избили его не до смерти. Оба глаза совершенно заплыли. Губы почернели. Три четверти лица – сплошной синяк. Когда меня отделал Куртис Мур, то вид у меня был такой, будто я побывал в автокатострофе. Фил же выглядел так, будто его извлекли из-под обломков рухнувшего самолета.

Придя в себя, он первым делом спросил:

– Вы ее арестуете?

– Разумеется, сэр.

Энджи отпустила мой локоть и посмотрела на него.

– Итак, сэр, в чем вы обвиняете вашу супругу? Фил ухватился за перила и встал на ноги. Он вцепился в перила так крепко, словно боялся, что в любой момент они смогут улететь или убежать. Он начал что-то говорить, но тут же перевесился через перила, и его стало рвать прямо на дорожку.

– Мило, – сказал Дэвин.

Оскар подошел к Филу и положил ему руку на спину. Того опять вырвало. Оскар заговорил с ним тихим, вкрадчивым голосом, как будто ничего из ряда вон выходящего не происходило, как будто ему каждый день приходится беседовать с людьми, которые в продолжение беседы блюют на собственный газон.

– Я почему спрашиваю, сэр, будете ли вы выдвигать обвинения. Дело в том, что некоторые пострадавшие, оказавшиеся в аналогичной ситуации, отказываются от обвинений.

Фил сплюнул несколько раз во двор, утерся рубашкой. Джентльмен остается джентльменом при любых обстоятельствах.

– Что вы хотите этим сказать – «в аналогичной ситуации»?

– Как вам объяснить, сэр, – проговорил Оскар. – Ну, в ситуации, аналогичной вашей.

– Аналогичной в данном случае будет считаться ситуация – сказал Дэвин, – когда здоровенный бугай вроде вас, сэр, позволяет измолотить себя женщине, вес которой, хоть тресни, не может превышать ста пятнадцати фунтов; ситуация, детали которой могут стать темой для обсуждения среди завсегдатаев окрестных баров. Аналогичной, – продолжал он, – можно считать такую ситуацию, в которой мужик оказывается мужиком только по названию. Вам понятно?

Я кашлянул в кулак.

Оскар сказал:

– И зачем вам все это, сэр? Зачем вам требовать ее задержания? Вы можете действовать через суд. Составьте грамотное исковое заявление, объясните судье, что ваша супруга регулярно избивает вас и вообще держит на коротком поводке. Что-то в этом роде, посоветуйтесь с адвокатом.

Маловероятно, что судья станет проверять, носите ли вы дома платье и прочие там предметы женского туалета. – Он дружески хлопнул его по плечу – не настолько сильно, чтобы Фил отлетел за квартал, но вроде того. – Вам получше?

Фил повернулся и посмотрел на Энджи:

– Сучка!

Удержать ее не смогли, потому что не хотели. Энджи в два прыжка перемахнула через крыльцо, и, поскольку Оскар вежливо посторонился, Фил едва успел прикрыться, как получил по виску. Тут Оскар выступил вперед и оттащил Энджи.

– Фил, если ты еще хоть раз приблизишься ко мне, я тебя убью, – сказала она.

Фил потирал ушибленное место и, чуть не плача, смотрел на нас.

– Вы видели? – захныкал он.

– Что «видели»? – спросил Оскар.

Дэвин сказал:

– Нам доподлинно известно, Филипп, что у этой леди есть оружие и разрешение на хранение и ношение этого оружия, что дает ей право применять его по обстоятельствам. А обстоятельства, сэр, такие, что просто диву даешься, как она вас еще не пристрелила.

Оскар отпустил Энджи, и она подошла к нам. На мгновение мне показалось, что из ушей ее валит дым.

– Я так и не понял, Филипп, вы намерены выдвинуть обвинения против вашей супруги или как?

Фил задумался. Он подумал обо всех тех барах, куда ему нельзя будет и носу казать. А такими, скорее всего, окажутся все бары в округе. Подумал о свисте и шуточках на гомосексуальные темы, которые будут преследовать его до самой могилы. Подумал о лифчиках и трусиках, которые будут регулярно подкидывать ему в почтовый ящик.

– Нет, – сказал он. – Я отказываюсь от обвинений.

Оскар потрепал его по щеке:

– Вот это по-мужски, Филипп.

В дверях показался молоденький полицейский с чемоданом в руке. Он поставил его у ног Энджи.

– Спасибо, – сказала она.

Позади нас раздавались странные звуки, как будто кошка лакала молоко из блюдечка. Мы оглянулись. Это, спрятав лицо в ладонях, рыдал Фил.

Энджи смерила его взглядом, полным такого холодного презрения, что температура на крыльце наверняка упала до десяти градусов. Она взяла чемодан и направилась к машине Дэвина.

Оскар шлепнул Фила по заднице, и тот убрал руки от лица. Оскар посмотрел ему в глаза и сказал:

– Если что-нибудь случится с этой женщиной – ну там, молния в нее ударит, или она в авиакатастрофу попадет, или ноготь сломает, – словом, что бы ни случилось, пока мы с ним, – он указал пальцем на Дэвина, – живы, мы придем к вам и потолкуем по душам. Вам понятно, Филипп, что я имею в виду?